Почему нынешнее хипстерьё перестало праздновать день Победы
Вражеская «Медуза» (иноагент) разразилась текстом, почему нынешнее хипстерьё (применим этот устарелый термин) перестало праздновать день Победы. Приходят, де, к род...
В войне, как в искусстве результат всегда больше и значительней, чем сумма слагаемых
Войны США и Запада последних 50 лет полностью изменили отношение к войне. Войны стали странными, бесформенными, не имеющими ни начала, ни конца. Их масштаба, значительности стали бояться, сознательно занижать планку. Войны теперь не объявлялись, в них сползали постепенно, они так же постепенно рассасывались или застывали в тлеющем состоянии. Поскольку было непонятно, что такое победа (установление демократии или восстановление порядка это ни о чем), то было непонятно, что такое поражение, что было несомненным плюсом. США сбежали из нескольких стран, а как это назвать никто не знает. Отступление. Эвакуация. Прекращение. Завершение. Поражение. Вошли, навели ужаса да вышли и всё? Просто пограбили и помародерили? Тогда это не война, а бандитский налёт.
Как водится в мире рынка (а сегодня рынок это то единственное, что осталось после краха демократии, свободы, гуманизма и пр.) войну на Западе и в США научились хорошо продавать, для чего ее начали строить по лекалам клипов, сериалов, новостных выпусков. Американские бомбардировки Белграда приурочивались к выпускам новостей CNN (поэтому эту войну стали называть «войной для телевидения»), боевики запрещенного в РФ ИГИЛ монтировали камеры на стволах своего оружия и вели «стрим-войну», транслируя в прямом эфире бои.
Вместе с торговцами оружием появились сообщества торговцев войной в целом, войну приспосабливали к пониманию аудитории, упрощая, дополняя, украшая её. Она должна была быть максимально очевидной и шокирующей, но при этом у зрителя должно было оставаться ощущение ее безопасности, игрового характера, того, что война «где-то там далеко», она не вывалится в зал с экрана, она немного понарошку. Война стала, как и многое другое, «проектом» - многоуровневым продуктом, плодом объединенных усилий медиа, рекламы, общественного мнения, и, наконец, солдата. Причем последний в этом проекте уже занимал далеко не главное место.
Теперь всякий мог стать потребителем войны, а стоимость войны складывалась из оборота интересов указанных групп. «Война за демократию» стала для общества таким же критерием прогресса, как раньше авангард или актуальное искусство. Проект по прежнему именовался «войной», но военное, трагическое ее содержание рынок перенес в область маркетинга.
Как и в любом рыночном процессе, между непосредственно войной (продуктом) и социумом (потребителями) возникло множество посредников – необходимого условия сбыта. В результате труд военных, который невозможно оценить, проходя через посредников, экраны, каналы превращался в товар, ширпотреб, где нет ничего уникального, где всё тиражное. Война постепенно стала дополнением к экспертным мнениям, статьям, репортажам и если происходящее на войне отличалось от медийного образа – тем хуже для войны, на это можно было не обращать внимания.
Так сложился очень устойчивый стереотип, который сегодня в тех или иных формах предлагается нам. Но у нас война всегда была иной и восприятие ее было иным и к Победе было почти религиозное отношение. Именно поэтому сегодня нам нужно адекватное, традиционное восприятие СВО, возвращение к тем образцам осмысления конфликта России и Запада, которые всегда были нам присущи. Нужно четкое понимание Победы и того, что будет потом.
Иначе все запутается.
Дробницкий Д.О. 
Евстафьев Д.Г. 
Мардан С. 
Онуфриенко М. 
Проханов А.А. 
Сатановский Е.Я. 
Сладков А.В. 
Сосновский А.В. 
Фурсов А.И. 
Школьников А.Ю. 
Якеменко Б.Г.